Все кошки смертны сократ смертен следовательно сократ кошка
ВПЕРЁД ОТ ГЕГЕЛЯ К ПЛАТОНУ ! АКАДЕМИЯ ДИАЛЕКТИКИ
БЕЗВРЕМЕНЬЕ СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ
Семёнов В. В. Безвременье современной философии.
До XIX века логики не знали, что такое неклассическая логика, но знали, что аристотелевская формальная имплицитно присутствует в естественном языке. А так как присутствует во всех языках мира, то и возникло понимание того, что она врождённа. Классическая формальная логика играет особую роль в анализе концепции. Все эмпирические теории внешнего и внутреннего опыта, рациональные и иррациональные и даже мистические в качестве « металогического » ( метатеоретического) своего обоснования используют законы классической формальной логики. И вся их эволюция канализируется, направляется выявившейся нелогичностью теории (яркий пример – критика феноменологии Гуссерля его последователями).
ХХ век – век научно-технической революции. Кризис философии эмпиризма интуитивно или явно осознаваемый требовал адекватного этой революции методологического подхода, но ни гегелевская философия, ни марксистская не оставили ничего действенного. Надежды оставались на реформирование классической формальной логики. Ф. Бэкон первый высказал неудовлетворённость её традиционным предназначением. По его мнению « Органон » Аристотеля не только бесполезен, но и глубоко вреден для науки, поскольку не является инструментом научного исследования, тормозит развитие наук, служит основанием заблуждений. Аристотель учит лишь ведению пустопорожних споров. Собственно эту мысль и высказывали известные логики ХХ века. Так, Н. А Васильев заявлял, что если логика не имеет отношения к математике, то не имеет отношения и к здравому смыслу, ибо « частное суждение представляет для логики значительные трудности, употребление его полно двусмысленности » [9]. Традиционная формальная логика не отражает закономерностей конкретных (частных) объектов природы (не приемлет аналитических методов), а классическая силлогистика давно стала объектом издёвок, как, например, в следующем силлогизме: Все кошки смертны; Сократ – смертен; следовательно, Сократ – кошка. Итак, классическая формальная логика не может быть методом конкретных наук, а метод в сложившейся ситуации нужен по зарез и ничего в ХХ веке, кроме формальной логики (диалектическая была выхолощена и дискредитирована марксистской философией) под рукой не было. Участь её была предрешена, её стали переделывать, приспосабливать к описанию законов эмпирических объектов и назвали весь этот процесс громко и доходчиво до самых слабоумных: « Кризис классической логики и создание неклассической ». Но разве имела какие-то изъяны традиционная логика? Логика – это законы мышления, а не содержание суждений или предикатов, которыми она оперирует. Два с лишним тысячелетия назад Зенон демонстрировал, что результаты зависят от того, как трактуется эмпирический факт, дедуктивные выводы из которого будут получены. Эмпирия допускает различные трактовки, соответственно, при дедукции из них и будут получены различные результаты (и в этом случае, как говорится, « нечего на зеркало пенять … »). « Скрестили » Сократа с кошкой и получили вывод из исходно заложенной глупости и смеются не подозревая, что над собой.
Но зачем нужна классическая формальная логика, если истина должна быть известна уже до приложения логики? На этот вопрос отвечает учение об интуиции [ 20]. Но нам важно показать другое: ни попытки дополнить или ограничить законы классической формальной логики, ни попытки вообще отойти в этом движении от неё ( « постовские системы ») не создадут никакой действенной методологии столь необходимой эмпиризму со всеми его пороками, что особенно касалось онтологии эмпиризма. Все надежды на то, что принятие нового языка описания эмпирических объектов приблизит к истине, можно сказать, что уже рухнули вместе с тем, как логики стали говорить на разных языках. Да и надеяться, зная историю философии, было не на что.
Уже со времён Сократа для философии было ясно, что человек — это по сути есть его душа (а соответственно идеи, разум). Тело вроде и принадлежит человеку, но имеет животное начало и если и является субстанцией, то иной, нежели душа. Душа в понимании Платона есть субстанция, а её разум и есть видоспецифическое определение человека и человек не может жить или думать иначе как по законам своей субстанции. А закон в сущности один, только имеет два уровня: 1) классическая формальная логика и 2) диалектическая логика. Суждения (тезис и антитезис) в последней имеют формально-логическую природу и только умозаключения (синтез) оформляют логику полностью как диалектическую.
Обыденное рассудочное, или эмпирическое, мышление при всей своей полисемии слов опирается на законы классической формальной логики. Отступил человек от них и все видят, что он сумасшедший. Сказано хоть и верно, но немного сильно, потому что видят не все, не всегда и не всегда понимают, к чему пришёл инакомыслящий. Эмпирический материал крайне разнороден, а опыт крайне субъективен: мало того, что нам даны при его реализации только свои собственные чувственные данные (качества органов чувств), а наши понятия (слова) в силу образующей их обобщающей абстракции не могут отразить единичного, он, как ещё выяснилось, всегда нагружен теорией и не всегда той, которая нас устраивает. Вот и попробуй применить классическую формальную логику, например, логику тождества (А=А) к эмпирическому материалу. Захочешь её соблюсти, да не всегда получается. На этом фоне и возник спор субстанциалистов с антисубстанциалистами — одни говорят, что эмпирический материал несовершенен, а другие – наоборот, что это логика несовершенна и пора её менять. Подходы диаметрально противоположные.
Логики начали приходить к убеждению, что законы неклассической логики суть законы реальности и зависят от познаваемых объектов [ 10. С. 126 — 131]. Формальная логика, о которой Аристотель сказал, что «. будучи способом исследования, она прокладывает путь к началам всех учений » [3. 101b 3], не конструировала объектов этих учений, а выверяла логику их построений. Но если классическая формальная логика была логикой мыслящей субстанции (одной), то неклассические логики приспосабливались к несубстанциальным эмпирическим объектам, или абстрактным, воображаемым, ибо деление на эмпирическое и теоретическое крайне условно. Неклассической логикой стал способ думать не по законам человеческой субстанциальной души, а по закономерностям эмпирического абстрактного или опытного материала. В одном случае можно исследовать модальности, в другом описать структуру времени, в третьем — кумулятивные характеристики знания, в четвёртом учесть противоречивые высказывания, а где-то описать нарушение законов природы ( « законы » микромира) и т. д. и т. п. Да мало ли к каким выводам придёт субъективная трактовка эмпирического исследования, на то оно и эмпирическое. Слово « реальность » тут следует заключать в ковычки, хотя сам эмпиризм требует вскрытия какой-то сущности опытного факта и без всякого там надоевшего ему субстанциализма. Благо дело под рукой логический плюрализм, выведет любую сущность, подберёт подходящий логический аппарат или тут же сочинит новый, соответствующий эмпирическим фактам, то есть интерпретациям. Сам Эйнштейн как-то иронически заметил, что математика — единственный совершенный способ, позволяющий обвести самого себя вокруг пальца.
Неклассическая логика чаще всего операциональна по отношению к объектам, к которым она применяется, поэтому она не может отражать законы реальности и даже реальности эмпирической, ибо её выводы зависят лишь от тех терминов и операторов, с помощью которых они формулируются, то есть представляют собой законы функционирования тех терминов, на которых сформулированы сами логические законы. Но в то же время она и предметно зависима, т. е. зависима от практики – с изменением толкования эмпирического предмета меняется или уточняется его логика [ 17. С. 200].
Логика всё больше и больше превращается в изолированную науку, замкнулась в себе и стала непонятной для многих. Особенно настораживает то обстоятельство, что в среде самих логиков обнаруживается своеобразная слепота по отношению к элементарным логическим ошибкам в основополагающих работах классиков логики Г. Кантора, Д. Гильберта, Б. Рассела, Дж. Пеано и др., на что обращал внимание ещё Анри Пуанкаре (см. на сайте работ сотрудников ИФРАН: Кулик Б. А. С чем идёт современная логика в XXI век?). А негативные следствия чрезмерной формализации сказываются даже на математике [ 15].
К началу XXI века логика столкнулась с тем обстоятельством, что возникновение всё новых и новых систем неклассической логики привело к ситуации, когда на повестку дня встал вопрос: что же представляет собой сама логика как наука. Системы неклассической логики становятся всё труднее для понимания и применения. Приходится постоянно модифицировать методы их построения и исследования, прибегая ко всё более обобщённым конструкциям для того, чтобы найти и выделить хоть что-то общее, что есть у всех логических систем. Вместо металогики появляются описательные и классифицирующие такие дисциплины, как « философская логика », « абстрактная алгебраическая логика » или « универсальная логика ». Но это не логические системы, а своеобразный «зоопарк» неклассических логик. Идеи логического монизма называют уже поиском « утраченного рая ». Сегодня развитие неклассической логики представляет собой только чисто теоретический интерес, даже к попыткам вновь начать эксперимент с классической логики. Сами логики отлично понимают, что основой реальных рассуждений является классическая логика. Даже авторы неклассических систем в действительности не рассуждают в соответствии с построенными ими же исчислениями и семантиками. Поборники неклассической логики отстаивают свою правоту, опираясь на всем знакомую классику, то есть используют в качестве метатеории обоснования именно классическую логику. Победа антипсихологизма в логике, как теперь выясняется, оказалась мифом [ 6].
И, тем не менее, математическая логика немало способствовала бурному развитию информационных технологий в ХХ веке, компьютеризации, построению искусственного интеллекта, она стала неотъемлемой частью многих прикладных наук. Тут нельзя забывать, что неклассическая логика есть своего рода зеркало эмпиризма и его пороков, но чем более техногенный объект отражается в этой логике, тем более он предсказуем (описание своего же творения), тем меньше возникает этих самых пороков (хотя полностью от них избавиться сложно). Математика может при определённых условиях, в определённых областях знания систематизировать эмпирический материал (что не так уж мало), быть удобным инструментом решения технических задач. Может, если исследователь имеет понимание, чем отличается эмпирия от реальности. Для диалектического же субстанциализма эмпирический материал нужен только для того, чтобы понять (диалектическая интуиция), что в действительности, или в объективной реальности, за ним стоит. Пока неклассическая логика какую-то ясность вносит в развитие технических наук, но что касается наук о природе, то она всё чаще уводит их в область бессмысленных фантазий. Так, физика в космологии (квантовая механика, теория относительности и т. п.), подойдя к той черте, где требуется уже вмешательство диалектического метода, получила « помощь » от неклассической логики. Применённая на фоне своего крайнего несовершенства и проблематичности она привела не к упорядочиванию, систематизации материала, созданию какого-то общего представления, а к полнейшей фантасмагории, о которой наиболее прозорливые исследователи заявляют уже напрямую [ 4; 5]. Так, материалы по критике теории относительности влючают большое количество статей, монографий и даже международные конференции [см. например: 2- я Международная конференция « Проблемы пространства и времени в естествознании ». 1991, Санкт-Петербург; IX Международная конференция « Пространство, Время, Тяготение », 2006 , Санкт – Петербург]. И это не столько методология, это эмпирическая критика пробивает себе дорогу, несмотря на засилье релятивистов с их логкой в научных кругах физиков.
Классический эмпиризм оставался таковым только в силу тех иллюзий, которые его тешили, он пытался конкурировать с диалектическим субстанциализмом, строил свою онтологию, не замечая того, что эклектически заимствовал некоторые идеи своего « противника ». Никакая объективная реальность не могла быть раскрыта его методами и никакую объективную истину он не мог подтвердить. Но едва эмпиризм переориентировался на ценностные установки и полезность как попал в объятья иррационализма. Вслед за Ницше прагматисты подтвердили факт, что для того, чтобы успешно действовать вовсе не обязательно обладать истинным знанием. Чтобы преуспеть, надо не столько знать, сколько уметь ( to know – to know how), обладать верой, уверенной практикой. Практика, как и в марксистской философии, оказывается « критерием истины ». Здраво рассуждая, можно сказать, что истинное знание – это великая сила, но доказать это, находясь на позициях эмпиризма невозможно.
Мы рассмотрели эмпиризм, который можно отнести к классическому эмпиризму. Как база классической онтологии он противоречив и порочен в своих исходных посылках. Естественный логический вывод — классическая онтология должна была строиться на противоположных посылках. У древних греков в противоположность естественному « стихийному » эмпиризму (материализму) возникла онтология сверхчувственного, или диалектический субстанциализм (парменидовское бытие, платоновская субстанциальность идей и его диалектическая логика), в новое время механистическому материализму (эмпиризму) XVII — XVIII веков была противопоставлена гегелевская диалектика сверхчувственной субстанции, или абсолютной идеи, следом возник марксистский диалектический материализм. И хотя диалектика « диамата » была ближе к гераклитовской эмпирической (то есть была ущербной), она всё-таки акцентировала внимание, хоть и формально, на логике Гегеля. В XIX веке наметились два пути развития философии: 1) материалистическая трактовка (сверхчувственная материя) диалектического субстанциализма и 2) новая форма эмпиризма, которая выразилась в иррационально — мистических концепциях. В конце XIX — начале XXI веков философская мысль делает крен в сторону эмпиризма, в сторону философии внутреннего опыта. Дело в том, что эмпиризм всегда настораживало и даже пугало представление об априорном, сверхчувственном (особенно о сверхчувственной материи), неизменное, вневременное (вечное), непространственное и т. п., т. е. всё, что называлось субстанциальным и, как казалось, претендовало на замену эмпиризма. Более двух тысячелетий « критики » такого « конкурента », упрощения и извращения этой концепции настолько выработало к нему нетерпимость, что кризис самого эмпиризма мог толкать его куда угодно: он шёл в объятья иррационализма и мистики, но только не в сторону субстанциализма и диалектики. Эмпиризм не знал и знать не хотел, что область исследования диалектического субстанциализма совершенно иная, что он даёт возможность эмпиризму преодолеть противоречия и несостыковки его концепций.