Электронная библиотека
RuBook.org
Часть первая
Канатоходец Тибул
Глава I
БЕСПОКОЙНЫЙ ДЕНЬ ДОКТОРА ГАСПАРА АРНЕРИ
Время волшебников прошло. По всей вероятности, их никогда и не было на самом деле. Все это выдумки и сказки для совсем маленьких детей. Просто некоторые фокусники умели так ловко обманывать всяких зевак, что этих фокусников принимали за колдунов и волшебников.
Был такой доктор. Звали его Гаспар Арнери. Наивный человек, ярмарочный гуляка, недоучившийся студент могли бы его тоже принять за волшебника. В самом деле, этот доктор делал такие удивительные вещи, что они действительно походили на чудеса. Конечно, ничего общего он не имел с волшебниками и шарлатанами, дурачившими слишком доверчивый народ.
Доктор Гаспар Арнери был учёный. Пожалуй, он изучил около ста наук. Во всяком случае, никого не было в стране мудрей и учёней Гаспара Арнери.
О его учёности знали все: и мельник, и солдат, и дамы, и министры. А школьники распевали про него песенку с таким припевом:
Как лететь с земли до звёзд,
Как поймать лису за хвост,
Как из камня сделать пар,
Знает доктор наш Гаспар.
Однажды летом, в июне, когда выдалась очень хорошая погода, доктор Гаспар Арнери решил отправиться в далёкую прогулку, чтобы собрать некоторые виды трав и жуков.
Доктор Гаспар был человек немолодой и поэтому боялся дождя и ветра. Выходя из дому, он обматывал шею толстым шарфом, надевал очки против пыли, брал трость, чтобы не споткнуться, и вообще собирался на прогулку с большими предосторожностями.
На этот раз день был чудесный; солнце только то и делало, что сияло; трава была такой зелёной, что во рту даже появлялось ощущение сладости; летали одуванчики, свистели птицы, лёгкий ветерок развевался, как воздушное бальное платье.
– Вот это хорошо, – сказал доктор, – только всё-таки нужно взять плащ, потому что летняя погода обманчива. Может пойти дождь.
Доктор распорядился по хозяйству, подул на очки, захватил свой ящичек, вроде чемодана, из зелёной кожи и пошёл.
Самые интересные места были за городом – там, где находился Дворец Трёх Толстяков. Доктор чаще всего посещал эти места. Дворец Трёх Толстяков стоял посреди огромного парка. Парк был окружён глубокими каналами. Над каналами висели чёрные железные мосты. Мосты охранялись дворцовой стражей – гвардейцами в чёрных клеёнчатых шляпах с жёлтыми перьями. Вокруг парка до самой небесной черты находились луга, засыпанные цветами, рощи и пруды. Здесь было отличное место для прогулок. Здесь росли самые интересные породы трав, здесь звенели самые красивые жуки и пели самые искусные птицы.
«Но пешком идти далеко. Я дойду до городского вала и найду извозчика. Он довезёт меня до дворцового парка», – подумал доктор.
Возле городского вала народу было больше, чем всегда.
«Разве сегодня воскресенье? – усомнился доктор. – Не думаю. Сегодня вторник».
Доктор подошёл ближе.
Вся площадь была запружена народом. Доктор увидел ремесленников в серых суконных куртках с зелёными обшлагами; моряков с лицами цвета глины; зажиточных горожан в цветных жилетах, с их жёнами, у которых юбки походили на розовые кусты; торговцев с графинами, лотками, мороженицами и жаровнями; тощих площадных актёров, зелёных, жёлтых и пёстрых, как будто сшитых из лоскутного одеяла; совсем маленьких ребят, тянувших за хвосты рыжих весёлых собак.
Все толпились перед городскими воротами. Огромные, высотою с дом, железные ворота были наглухо закрыты.
«Почему закрыты ворота?» – удивлялся доктор.
Толпа шумела, все говорили громко, кричали, бранились, но толком ничего нельзя было разобрать. Доктор подошёл к молодой женщине, державшей на руках толстую серую кошку, и спросил:
– Будьте добры, объясните, что здесь происходит? Почему народу так много, что за причина его волнения и почему закрыты городские ворота?
– Гвардейцы не выпускают людей из города…
– Почему же их не выпускают?
– Чтобы они не помогли тем, которые уже вышли из города и пошли к Дворцу Трёх Толстяков.
– Я ничего не понимаю, гражданка, и прошу меня простить…
– Ах, да неужели вы не знаете, что сегодня оружейник Просперо и гимнаст Тибул повели народ, чтобы взять штурмом Дворец Трёх Толстяков?
– Да, гражданин… Вал высок, и по ту сторону засели гвардейские стрелки. Никто не выйдет из города, и тех, кто пошёл с оружейником Просперо, дворцовая гвардия перебьёт.
И действительно, грохнуло несколько очень далёких выстрелов.
Женщина уронила толстую кошку. Кошка шлёпнулась, как сырое тесто. Толпа заревела.
«Значит, я прозевал такое значительное событие, – подумал доктор. – Правда, я целый месяц не выходил из комнаты. Я работал взаперти. Я ничего не знал…»
В это время, ещё дальше, ударила несколько раз пушка. Гром запрыгал, как мяч, и покатился по ветру. Не только доктор испугался и поспешно отступил на несколько шагов – вся толпа шарахнулась и развалилась. Дети заплакали; голуби разлетелись, затрещав крыльями; собаки присели и стали выть.
Началась сильная пушечная стрельба. Шум поднялся невообразимый. Толпа наседала на ворота и кричала:
– Долой Трёх Толстяков!
Доктор Гаспар совсем растерялся. Его узнали в толпе, потому что многие знали его в лицо. Некоторые бросились к нему, как будто ища у него защиты. Но доктор сам чуть не плакал.
«Что там делается? Как бы узнать, что там делается, за воротами? Может быть, народ побеждает, а может быть, уже всех перестреляли!»
Как правильно оформить диалог в тексте
Диалогом является не просто общение двух лиц, которое представляет собой взаимообмен информацией, диалогом также называется один из четырех средств передачи речи в тексте. В письменном виде диалог может нести передачу общения героев авторского текста, передачу высказываний или использование крылатых фраз. Этот средство передачи речи в тексте письменно оформляется специальными знаками пунктуации, зависимо от того, как расположен диалог в тексте.
1. Оформлять диалог можно четырьмя способами, зависимо от расположения слов сочинителя и прямой речи.
Итак. Оформлять диалог, когда сначала указаны слова сочинителя, нужно, используя после слов сочинителя двоеточие и тире перед самой прямой речью. Пример.
Лиса:
— Колобок, Колобок, я тебя съем.
Если слова сочинителя стоят в середине диалога, то перед прямой речью ставится тире, затем тире перед словами автора, и тире перед окончанием прямой речи. И не забывайте про знаки препинания в диалоге.
2. Заметим, что слова сочинителя начинаются не с заглавной буквы, если прямая речь разбита словами автора на части, являясь одним предложением. Пример.
— Колобок, Колобок, — говорит Лиса, — я тебя съем.
3. Оформлять диалог, когда слова сочинителя находятся после диалога, нужно следующим образом. Ставится тире перед диалогом, затем тире перед словами сочинителя. Пример.
— Колобок, Колобок, я тебя съем.- Говорит Лиса.
4. Если слова сочинителя разрываются прямой речью (репликой), то после слов сочинителя ставится двоеточие, с новой строки через тире пишется реплика, после которой ставится тира и продолжатся слова сочинителя. Пример.
Сказала Лиса:
-Колобок!- облизываясь.
5. Оформлять диалог в тексте совершенно не сложно. Нужно только четко разделять, где слова сочинителя, а где прямая речь, и не завывать про основные правила препинания.
6. Основной особенностью при оформлении диалога в тексте можно считать то, что прямая речь всегда начинается с новой строчки и пишется через тире. Чтобы быстрее запомнить эти не сложные правила, можете взять несколько диалогов из произведения, и определить в них слова автора и прямую речь.
200?’200px’:»+(this.scrollHeight+5)+’px’);»> Иногда диалог и является развитием сюжета.
Совершенно согласна! У меня, к примеру, есть несколько миников, состоящих из одних диалогов даже без слов автора. И они мне по-прежнему симпатичны, хотя сейчас я стараюсь добавлять побольше всяческих описаний, с переменным успехом.
Вообще, эта статья — результат переработки материала нескольких источников с советами для начинающих писателей. Я сама со многими вещами не согласна. Но, в основном, Ваши дополнения относятся скорее к исключениям, чем к правилам. А здесь описаны общие моменты построения диалогов и их использования. На самом деле, разумеется, все намного сложнее.
200?’200px’:»+(this.scrollHeight+5)+’px’);»> Но это, конечно, дело автора. Лишь бы чувство меры не отказало.
А вот это я уже от себя добавила. Именно потому, что совершенно с Вами согласна: можно буквально ВСЁ, если это применять «в тему». Спасибо, что прочитали и такой большой отзыв отставили, и вообще, всем, кто все еще заходит и читает, огромное спасибо!
Сообщений на форуме: 332
Про «тире». Никогда не придавала этому особого значения. Короткие они («дефисные») или правильные – длинные. Для меня это не принципиально. Даже больше скажу, многие авторы вообще жутко бесятся, когда им указывают на такой. кхм недочет.
Хотя, не так уж трудно нажать на клавиатуре «Ctrl-минус» – для обычного тире и «Ctrl-Alt-минус» – для тире в прямой речи, верно?
*в ужасе: это ж, сколько страниц текста теперь придется редактировать из-за этого?)))*
Про прямую речь. Правила, конечно, не новы. Но все чаще и чаще я встречаюсь с таким вот способом оформления прямой речи:
— Спи спокойно. — Прошептала Ира, делая музыку погромче.
— Какого чёрта! — Выругался тот. – Где моя голова?
Кто-нибудь может объяснить, что все это значит? Почему после прямой речи ставится точка, и слова автора дальше идут с большой буквы?
Может, правила изменились? Потому что это не единичный случай. Очень многие люди теперь оформляют прямую речь именно так.))
200?’200px’:»+(this.scrollHeight+5)+’px’);»> Про «тире». Никогда не придавала этому особого значения. Короткие они («дефисные») или правильные – длинные. Для меня это не принципиально. Даже больше скажу, многие авторы вообще жутко бесятся, когда им указывают на такой. кхм недочет.
Это Ваше право, не придавать значения, и право тех авторов, которые не желают обращать внимание на такие мелочи. И не использовать букву «ё». Просто с тире текст смотрится солиднее, аккуратнее. Никто не заставляет исправлять дефисы на тире, в самиздатовском формате это не считают ошибкой. Пробел поставили после дефиса и на этом спасибо.
200?’200px’:»+(this.scrollHeight+5)+’px’);»> Но все чаще и чаще я встречаюсь с таким вот способом оформления прямой речи:
— Спи спокойно. — Прошептала Ира, делая музыку погромче.
— Какого чёрта! — Выругался тот. – Где моя голова?
Я тоже, к сожалению, часто встречаюсь с такими диалогами. Но это ошибка, без вариантов. Слова автора являются продолжением предложения, независимо от того, какой знак стоит после реплики. А здесь нужно ставить запятую и дальше писать с маленькой буквы. Или оставить точку и убирать тире. Дальше соответственно писать с большой буквы новое предложение. Но если явный атрибутивный глагол, в данном случае это слово «прошептала», стоит, то только с маленькой. В Вашем примере словаавтора логически относятся к сказанному. Тире в данном случае означает всего лишь визуальное разделение прямой речи и слов автора.
200?’200px’:»+(this.scrollHeight+5)+’px’);»> Может, правила изменились? Потому что это не единичный случай. Очень многие люди теперь оформляют прямую речь именно так.))
Увы, таких людей становится все больше. Уж не знаю, не выучили они в свое время правила или просто значения не придают. Но эти правила пока не изменились, правильно диалог оформляется именно так, как написано в статье.
Глава 14. Пунктуация при прямой речи
§1. Пунктуационное оформление прямой речи, сопровождаемой словами автора
Прямая речь при передаче на письме требует особого пунктуационного оформления. Оно зависит от положения прямой речи и слов автора относительно друг друга.
Возможны следующие случаи:
1. Прямая речь перед словами автора, например:
«Хорошо, что ты зашла», — сказала соседка.
«Как я рада тебя видеть!» — сказала соседка.
«Зайдёшь завтра?» — спросила соседка.
Схемы: «П.р.», — р.а. (здесь и далее: П.р. – прямая речь, р.а. – речь автора)
«П.р.!» — р.а.
«П.р.?» — р.а.
2. Прямая речь после слов автора, например:
Соседка сказала: «Хорошо, что ты зашла».
Соседка сказала: «Как я рада тебя видеть!»
Соседка спросила: «Зайдёшь завтра?»
3. Речь автора разрывает прямую речь, например:
«Хорошо, — сказала соседка, – что ты зашла».
«Оленька! – сказала соседка. – Как я рада тебя видеть!»
«Оленька, — спросила соседка, — зайдёшь завтра?»
Если речь автора разрывает прямую речь, то кавычки перед ней и после неё не ставятся. Они выделяют всю конструкцию с прямой речью целиком.
Если первая часть прямой речи оканчивается точкой, вопросительным или восклицательным знаком, то вторая часть прямой речи начинается с прописной (большой) буквы.
Если первая часть прямой речи оканчивается на запятую, точку с запятой, тире, двоеточие, многоточие, т.е. если предложение не завершено, то вторая часть начинается со строчной (маленькой) буквы.
Например:
«Париж – столица Франции, — поправил он младшую сестру. – А не Италии».
«Париж, — поправил он младшую сестру, — столица Франции, а не Италии».
4. Прямая речь разрывает речь автора:
Он сразу поправил младшую сестру: «Париж – столица Франции, а не Италии» — и вышел из комнаты, чтобы не мешать девочкам общаться.
(Если структура речи автора не требует знаков пунктуации, то после первой части ставится двоеточие, а перед второй – тире.)
Сказав: «До свидания!», он вышел из комнаты, чтобы не мешать девочкам общаться.
(Если структура речи автора требует знаков препинания на месте разрыва, то после первой части ставится двоеточие, а перед второй – запятая.)
Схемы:
Р.а. «П.р.» — р.а.
Р.а. «П.р.!», р.а.
§2. Пунктуационное оформление диалога
Диалоги и полилоги (разговор нескольких лиц) в художественной литературе, публицистике, а точнее, в печатных изданиях оформляются без использования кавычек.
В начале реплик диалога ставится тире, например:
«Толпа шумела, все говорили громко, кричали, бранились, но толком ничего нельзя было разобрать. Доктор подошёл к молодой женщине, державшей на руках толстую серую кошку, и спросил:
– Будьте добры, объясните, что здесь происходит? Почему народу так много, что за причина его волнения, и почему закрыты городские ворота?
– Гвардейцы не выпускают людей из города.
– Почему же их не выпускают?
– Чтобы они не помогли тем, которые уже вышли из города.
Женщина уронила толстую кошку. Кошка шлёпнулась, как сырое тесто. Толпа заревела.»
(Ю.Олеша, Три толстяка)
Отдельные реплики также могут быть оформлены с помощью тире:
«Когда он пришёл в себя, уже был вечер. Доктор посмотрел вокруг:
– Какая досада! Очки, конечно, разбились. Когда я смотрю без очков, я, вероятно, вижу так, как видит не близорукий человек, если надевает очки. Это очень неприятно.»
(Ю. Олеша, Три толстяка)
Если прямая речь сочетается с речью автора, то могут использоваться разные схемы расстановки знаков препинания. Пунктуация будет различаться в зависимости от взаимоположения прямой речи и речи автора. Но кавычки не нужны. Прямая речь отделяется с помощью тире.
1) Р.а. — П.р. Например:
Потом он поворчал по поводу отломанных каблуков:
– Я и так невелик ростом, а теперь стану на вершок ниже. Или, может быть, на два вершка, потому что отломились два каблука? Нет, конечно, только на один вершок. (Ю. Олеша, Три толстяка)
2) – П.р. — р.а. Например:
– Караул! – кричал продавец, ни на что не надеясь и дрыгая ногами (Ю.Олеша, Три Толстяка).
3) Р.а. — П.р. — р.а. Например:
И вдруг гвардеец с разбитым носом сказал:
– Стой! – и поднял высоко факел (Ю.Олеша, Три Толстяка).
4) –П.р. — р.а. – П.р. Например:
– Перестаньте кричать! – рассердился он. – Разве можно так громко кричать! (Ю.Олеша, Три толстяка)
То есть логика оформления прямой речи и речи автора сохраняется, но не используются кавычки. Вместо них в начале прямой речи всякий раз ставится тире.
Рецензия Polukrovka на книгу Три толстяка
Три толстяка
Купить книгу в магазинах:
Роман-сказка «Три толстяка» в такой же мере волшебная, как и философская. Для прозы Юрия Карловича Олеши характерны тонкая ирония и нетривиальные образы. Книга имеет традиционно высокий уровень оформления.Для среднего школьного возраста.
Сказка про волчонка и трех свиней, или «Время волшебников прошло»
Как поймать лису за хвост,
Как из камня сделать пар,
Знает доктор наш Гаспар.
Сколько раз я перечитывала эту историю – не перечесть… Мне эта сказка (а я воспринимала данную книгу именно так) в детстве нравилась своей необычностью: восстания и революции — нетривиальный сюжет для детской истории. На фоне других, более классических сказочных сюжетов, «Три толстяка» выделялись своей недюжинной реалистичностью, ведь основная линия вполне реальна, и даже детали вроде растущей, как живой ребенок, куклы казались просто удивительным научным изобретением, а не вымыслом. Разумеется, мне никогда не приходили в голову какие-либо политические ассоциации, и сейчас я тоже не стану на этом останавливаться, так как упорно воспринимаю это произведение просто как справедливую сказку.
Разумеется, детское воображение сильнее всего поражал тайный ход из кастрюли, полет на связке воздушных шаров, превращение героя в негра и интрига с девочкой-куклой. Ах да, и еще я ненавидела болтливого попугая:) Сейчас же в первую очередь обратила внимание на чудесный, удивительный язык. Вы только вчитайтесь: «юбки походили на розовые кусты», «актёры, зелёные, жёлтые и пёстрые, как будто сшитые из лоскутного одеяла», «женщина уронила толстую кошку. Кошка шлёпнулась, как сырое тесто» (эту кошку-сырое тесто я еще в детстве запомнила), «факелы развевались, как огненные бороды», «розы вылились, как компот», «сердце, которое прыгало, как яйцо в кипятке», «зелёная каша садов», «мускулы у него ходили под кожей, точно кролики, проглоченные удавом»… И это лишь малая часть удивительных образов, которые создает автор. Книгу «Зависть» Юрия Олеши я читала всего лишь пару лет назад, и сполна смогла оценить красоту его манеры повествования, но не думала, что и в «Трех толстяках» он настолько выразителен. Основную прелесть этого текста как раз и составляют вот такие причудливые описания и точные сравнения, которые словно переводные картинки накладываются автором на окружающую действительность. Так и получается настоящее волшебство…
Эта история с необычным и запоминающимся сюжетом, с мрачноватой и тревожной эстетикой, с яркими акцентами на мелочах, с приключениями, разоблачениями, пальбой из пушек и золотыми розами является, с одной стороны, универсальной (ведь здесь найдется, чем заинтересовать и мальчика, и девочку, и даже взрослых мальчиков и девочек), а с другой — уникальной. «Три толстяка» – сказка не по форме, но по сути. Добро торжествует, несчастные и добрые люди побеждают плохих и злых, герои освобождаются из плена, а семьи восстанавливаются. И это прекрасно, ведь сказки должны быть сказками. И, напоследок, моя любимая цитата из самого смешного отрывка:
«Мышь любит кислоты, – шептала в ужасе тётушка Ганимед, – а негр любит яичницу...».
Книга прочитана в рамках Книжного марафона, п. 11 «Книга, которую вы уже читали (перечитать)».
Женщина уронила толстую кошку кошка шлепнулась как сырое
- ЖАНРЫ
- АВТОРЫ
- КНИГИ 557 985
- СЕРИИ
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 499 233
Беспокойный день доктора Гаспара Арнери
Время волшебников прошло. По всей вероятности, их никогда и не было на самом деле. Все это выдумки и сказки для совсем маленьких детей. Просто некоторые фокусники умели так ловко обманывать всяких зевак, что этих фокусников принимали за колдунов и волшебников.
Был такой доктор. Звали его Гаспар Арнери. Наивный человек, ярмарочный гуляка, недоучившийся студент могли бы его тоже принять за волшебника. В самом деле, этот доктор делал такие удивительные вещи, что они действительно походили на чудеса. Конечно, ничего общего он не имел с волшебниками и шарлатанами, дурачившими слишком доверчивый народ.
Доктор Гаспар Арнери был ученый. Пожалуй, он изучил около ста наук. Во всяком случае, никого не было в стране мудрей и ученей Гаспара Арнери.
Об его учености знали все: и мельник, и солдат, и дамы, и министры. А школьники распевали про него целую песенку с таким припевом:
Однажды летом, в июне, когда выдалась очень хорошая погода, доктор Гаспар Арнери решил отправиться в далекую прогулку, чтобы собрать некоторые породы трав и жуков.
Доктор Гаспар был человек немолодой и поэтому боялся дождя и ветра. Выходя из дому, он обматывал шею толстым шарфом, надевал очки против пыли, брал трость, чтобы не споткнуться, и вообще собирался на прогулку с большими предосторожностями.
На этот раз день был чудесный: солнце только то и делало, что сияло; трава была такой зеленой, что во рту даже появлялось ощущение сладости; летали одуванчики, свистели птицы; легкий ветер развевался, как бальное воздушное платье.
– Вот это хорошо, – сказал доктор, – только все-таки нужно взять плащ, потому что летняя погода обманчива. Может пойти дождь.
Доктор распорядился по хозяйству, подул на очки, захватил свой ящичек, вроде чемодана, из зеленой кожи и пошел.
Самые интересные места были за городом – там, где находился Дворец Трех Толстяков. Доктор чаще всего посещал эти места. Дворец Трех Толстяков стоял посреди огромного парка. Парк был окружен глубокими каналами. Над каналами висели черные железные мосты. Мосты охранялись дворцовой стражей – гвардейцами в черных клеенчатых шляпах с желтыми перьями. Вокруг парка до самой небесной черты кружились луга, засыпанные цветами, рощи и пруды. Здесь было отличное место для прогулок. Здесь росли самые интересные породы трав, здесь звенели самые красивые жуки и пели самые искусные птицы.
«Но пешком идти далеко. Я дойду до городского вала и найму извозчика. Он довезет меня до дворцового парка», – подумал доктор.
Возле городского вала народу было больше, чем всегда.
«Разве сегодня воскресенье? – усомнился доктор. – Не думаю. Сегодня вторник».
Доктор подошел ближе.
Вся площадь была запружена народом. Доктор увидел ремесленников в серых суконных куртках с зелеными обшлагами; моряков с лицами цвета глины; зажиточных горожан в цветных жилетах, с их женами, у которых юбки походили на розовые кусты; торговцев с графинами, лотками, мороженицами и жаровнями; тощих площадных актеров, зеленых, желтых и пестрых, как будто сшитых из лоскутного одеяла; совсем маленьких ребят, тянувших за хвосты рыжих веселых собак.
Все толпились перед городскими воротами. Огромные, высотою в дом, железные ворота были наглухо закрыты.
«Почему закрыты ворота?» – удивился доктор.
Толпа шумела, все говорили громко, кричали, бранились, но толком ничего нельзя было разобрать.
Доктор подошел к молодой женщине, державшей на руке толстую серую кошку, и спросил:
– Будьте добры, объясните: что здесь происходит? Почему народу так много, что за причина его волнения и почему закрыты городские ворота?
– Гвардейцы не выпускают людей из города…
– Почему же их не выпускают?
– Чтобы они не помогли тем, которые уже вышли из города и пошли к Дворцу Трех Толстяков…
– Я ничего не понимаю, гражданка, и прошу меня простить…
– Ах, да неужели вы не знаете, что сегодня оружейник Просперо и гимнаст Тибул повели народ, чтобы взять штурмом Дворец Трех Толстяков?
– Да, гражданин… Вал высок, и по ту сторону засели гвардейские стрелки. Никто не выйдет из города, и тех, кто пошел с оружейником Просперо, дворцовая гвардия перебьет.
И действительно, грохнуло несколько очень далеких выстрелов.
Женщина уронила толстую кошку. Кошка шлепнулась, как сырое тесто. Толпа заревела.
«Значит, я прозевал такое значительное событие, – подумал доктор. – Правда, я целый месяц не выходил из комнаты. Я работал взаперти. Я ничего не знал…»
В это время, еще дальше, ударила несколько раз пушка. Гром запрыгал, как мяч, и покатился по ветру. Не только доктор испугался и поспешно отступил на несколько шагов – вся толпа шарахнулась и развалилась. Дети заплакали; голуби разлетелись, затрещав крыльями; собаки присели и стали выть.
Началась сильная пушечная стрельба. Шум поднялся невообразимый. Толпа наседала на ворота и кричала:
– Долой Трех Толстяков!
Доктор Гаспар совсем растерялся. Его узнали в толпе, потому что многие знали его в лицо. Некоторые бросились к нему, как будто ища у него защиты. Но доктор сам чуть не плакал.
– Что там делается? Как бы узнать, что там делается, за воротами? Может быть, народ побеждает; а может быть, уже всех перестреляли.
Тогда человек десять побежали в ту сторону, где от площади начинались три узенькие улички. На углу был дом с высокой старой башней. Вместе с остальными доктор решил взобраться на башню. Внизу была прачечная, похожая на баню. Там было темно, как в подвале. Кверху вела винтовая лестница. В узкие окошки проникал свет, но его было очень мало, и все поднимались медленно, с большим трудом, тем более что лестница была рваная и с поломанными перилами. Нетрудно представить, сколько труда и волнений стоило доктору Гаспару подняться на самый верхний этаж. Во всяком случае, еще на двадцатой ступеньке, в темноте, раздался его крик:
– Ах, у меня лопается сердце, и я потерял каблук!
Плащ доктор потерял еще на площади, после десятого выстрела из пушки.
На вершине башни была площадка, окруженная каменными перилами. Отсюда открывался вид, по крайней мере, километров на пятьдесят вокруг. Некогда было любоваться видом, хотя вид этого заслуживал. Все смотрели в ту сторону, где происходило сражение.
– У меня есть бинокль. Я всегда ношу с собой бинокль с восемью стеклами. Вот он, – сказал доктор и отстегнул ремешок.
Бинокль переходил из рук в руки.
Доктор Гаспар увидел на зеленом пространстве множество людей. Они бежали к городу. Они удирали. Издалека люди казались разноцветными флажками. Гвардейцы на лошадях гнались за народом.
Доктор Гаспар подумал, что все это похоже на картину волшебного фонаря. Солнце ярко светило, блестела зелень. Бомбы разрывались, как кусочки ваты, пламя появлялось на одну секунду, как будто кто-то пускал в толпу солнечных зайчиков. Лошади гарцевали, поднимались на дыбы и вертелись волчком.
Парк и Дворец Трех Толстяков заволокло белым прозрачным дымом.
– Они бегут… Народ побежден!
Бегущие люди приближались к городу. Целые кучи людей падали по дороге. Казалось, что на зелень сыплются разноцветные лоскутки.
Бомба просвистела над площадью.
Кто-то, испугавшись, уронил бинокль. Бомба разорвалась, и все, кто был на верхушке башни, кинулись обратно вниз, внутрь башни.
Слесарь зацепился кожаным фартуком за какой-то крюк. Он оглянулся, увидел нечто ужасное и заорал на всю площадь:
Женщина уронила толстую кошку кошка шлепнулась как сырое
Сказка для детей Юрия Карловича Олеши «Три Толстяка»
«Время волшебников прошло. По всей вероятности, их никогда и не было на самом деле. Все это выдумки и сказки для совсем маленьких детей…» [38, с. 3].
С такого лукавого отрицания начинается волшебная сказка Ю. Олеши. С настойчивого желания автора оградить себя от звания сказочника. Важное и значительное, о чем рассказано в «Трех Толстяках», не лежит вне сказки, но и не становится незначительным без нее. Независимо от сказки, важно и значительно в романе то, что в нем происходят события, чрезвычайно похожие на те, современником которых был сам автор.
Разумеется, из этого не следует, что его роман — это хроника событий 1905-1917 гг. и искать в нем реальной истории не нужно. Когда художник восхищенно пишет о революции, то часто он не имеет в виду какую-нибудь конкретную революцию. Он восторженно пишет об уничтожении тирании.
Ю. Олеша написал политический, но сказочный роман. Политическое значение романа лишь прикрыто и окрашено сказочностью…
Вот как выглядит в политическом, но сказочном романе смертельная схватка одной группы дворцовой олигархии с другой: «У одного из Толстяков под глазом темнел синяк в форме некрасивой розы или красивой лягушки. Другой Толстяк боязливо поглядывал на эту некрасивую розу. «Это он запустил ему в лицо мяч и украсил синяком», — подумала Суок.
Пострадавший Толстяк грозно сопел.
Рыжий секретарь…уронил от ужаса перо. Перо, отлично заостренное, вонзилось в ногу второго Толстяка. Тот закричал и завертелся на одной ноге. Первый Толстяк, обладатель синяка, злорадно захохотал: он был отомщен» [38, с. 103-104].
Весьма возможно, что при переводе с языка сказочного романа на язык социального это выглядело бы совсем по-иному: мы бы прочли о беспощадной борьбе между группой, которая «владеет всем хлебом» (Первый Толстяк), и группой, «которой принадлежит весь уголь» (Второй Толстяк).
Ю. Олеша написал сказку не по замыслу, не по обдуманному намерению, не по особой склонности к жанру и не потому, что эпоха властно диктовала писать сказки. У Ю. Олеши сказка скорее получилась, чем была задумана…
С первых же строк романа автор вступает со своими маленькими читателями в откровенную игру сказочными приемами, посмеиваясь над их традиционностью и очаровывая ими. «Три Толстяка» — это сказка о правде, а правде победы революционного народа над своими вековечными угнетателями, о правде классовой борьбы. Как живы и своеобразны народные фигуры, как обаятельны своим «безумством храбрых», как восхищают своей ловкостью, умелостью и благородством Просперо и Тибул, и дядюшка Бризак со своим балаганчиком и, наконец, доктор Гаспар Арнери, перешедший на сторону народа. Луначарский А.В. в своей статье «Толстяки» и «Чудаки» подчеркивал «Есть очень большая прослойка художников, людей науки, интеллигентов в глубочайшем смысле этого слова, которые так же, как и доктор Гаспар, убежденно скажут: «Я умный человек и не могу не сочувствовать рабочему классу…» [38, с. 3]
Это была сказка, насыщенная современным политическим содержанием. Создать положительный образ героев революции, дать в искусстве идеал, который мог бы стать примером для подражания! — сказка оказалась парадоксальным, совершенно неожиданным выходом для решения этой задачи.
Не только детвора, но и взрослые приняли книгу сразу самым восторженным образом. Едва появившись в печати (1928г.), «Три Толстяка» привлекли к себе внимание. Как отзывался сам писатель о жанре «сказка является отражением грандиозных проявлений жизни общества. И люди, умеющие превратить сложный социальный процесс в мягкий и прозрачный образ, являются для меня наиболее удивительными поэтами. Такими поэтами я считаю Братьев Гримм, Перро, Андерсена, Гауфа, Гофмана».
Положительный герой — всегда главное лицо сказки, он представляет добро, которое в борьбе со злом обязательно торжествует. В «Трех Толстяках» такой герой — народ, его великолепные, ловкие, смелые, благородные сыны, как канатоходец Тибул, оружейник Просперо, девочка Суок, и союзник в их борьбе доктор Гаспар Арнери — умный, волшебник науки.
Олеша писал по поводу своих «Трех толстяков»: «Творчество писателя до некоторой степени есть как бы сведение счетов с впечатлениями, которые писатель получает в течение всей своей жизни. Сказочная литература, прочитанная мною в детстве, произвела на меня могущественное впечатление, которое не изгладилось и до сих пор. Роман «Три Толстяка» я написал под влиянием этого впечатления».
Бурдин В. И. подметил, что «автор сказки, в полной мере владея ее возможностями волшебства, ограничивал себя, обращаясь к вмешательству чудесного прежде всего там, где это было необходимо, чтобы герои могли показать силу своего характера, нравственную высоту своих поступков, готовность к подвигу».
В чем новизна «Трех Толстяков», продолживших сказочную традицию? Олеша так говорит о своих действующих лицах: «…девочка-кукла, волшебный доктор, учитель танцев, хозяин балагана, канатоходец — не являются самостоятельно придуманными мною фигурами. Сразу понятно, что большинство из них возникло под влиянием чтения сказок. Я только попытался заставить их действовать в кругу революционного сюжета. Я попытался революционизировать сказку. Я ввел фигуры Трех Толстяков и сюжетом сделал борьбу цирковых актеров против власти Трех Толстяков». Ю. Олеша указывает на новые для сказки фигуры Трех Толстяков, которые были необходимы для развертывания сюжета классовой борьбы, вошедшего в сказку, как одной из самых могущественных впечатлений жизни художника.
Так явилась в советской литературе сказка о победе революции, сказка героическая и сатирическая. Действие «Трех Толстяков» происходило в «некотором царстве, некотором государстве», но только не на Руси, а в какой-то обобщенной западноевропейской стране, где жили люди непонятной национальности с явно иностранными именами-гибридами французского и итальянского (Просперо, Арнери) или древнеримского (Тибул) происхождения. И в этом можно увидеть следы влияний сказочной литературы, идущих от воспоминаний детства, а также от такого любимого Олешей писателя, как Александр Грин, все образы которого и вся обстановка действий героев, как известно, относятся к воображаемой стране мечты. Однако Олеша, «выдумывая» своих «Трех Толстяков» с их интернационально-европейской средой и героями иноземной легенды, «сводит счеты», по его собственному признанию, как и всякий писатель, с «впечатлениями, которые писатель получает в течение всей своей жизни…». Едва ли материал для этого он мог лучше почерпнуть где-нибудь в другом месте, чем в Одессе, где он жил с самых малых лет. Одессу, как источник впечатлений автора «Трех Толстяков» гениально предсказал Пушкин в «Отрывках из путешествия Евгения Онегина».
Я жил тогда в Одессе пыльной…
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там все Европой дышит, веет,
Все блещет югом и пестреет
Язык Италии златой
Звучит по улице веселой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдован тяжелый,
И сын египетской земли,
Корсар, в отставке, Морали. [46, с. 158]
Имена героев олешинской сказки так трудно связать с тем или другим национальным колоритом, как и пушкинского Морали, «корсара в отставке». По поводу имени маленькой героини сказки автор говорит, впервые представляя ее читателю в сцене встречи девочки с доктором Гаспаром: «…старый клоун подошел к холщовой перегородке и позвал. Он сказал странное имя, произнес два звука, как будто раскрыл маленькую деревянную коробочку, которая трудно раскрывается:
И это «странное имя» найдено автором сказки в Одессе, это фамилия жены писателя, чьи предки были родом из Австрии.
Нет определенного национального колорита в именах героев олешинской сказки, но это еще больше усиливает интернациональный характер событий, происходящих в ней.
Только сказка могла освободить автора от необходимости быть историчным, от конкретных примет и координат времени. Можно лишь понять, что дело происходило в давние времена, где-то в конце XVIII века, о чем говорят детали одежды и привычки моды: «два кучера сошли с козел и, путаясь в своих колготах с пятью пелеринками, подошли к цветочницам» [38, с. 12], или у чиновника Совета Трех Толстяков «черная голова в парике» и «черная карета с гербом» [38, с. 13-14]. И на этом фоне анахронизмом из близких нам лет звучат слова Тибула: «А я иду в рабочие кварталы. Мы должны сделать подсчет наших сил. Меня ждут рабочие. Они узнали, что я жив и на свободе» [38, с. 94].
В арсенале Олеши пестрый многоцветный мир и целый каскад сравнений, несущих радость маленькому читателю, взятых из повседневного опыта: «Вся площадь была запружена народом. Доктор увидел ремесленников в серых суконных куртках с зелеными обшлагами; моряков с лицами цвета глины; зажиточных горожан в цветных жилетах, с их женами, у которых юбки походили на розовые кусты…тощих площадных актеров, зеленых, желтых и пестрых, как будто сшитых из лоскутного одеяла; совсем маленьких ребят, тянувших за хвосты рыжих веселых жеребят». [38, с. 5]
И так же блещет и пестрее хоровод сравнений, удивительных по своей прямо-таки физиологический ощутимости, полных заразительного веселья и сообщающих повествованию характер игры. Неожиданность в этом смысле подстерегает нас на каждом шагу. Тибул, превращенный доктором Гаспаром в негра, приходит в балаганчик к Суок, которой предстоит сыграть роль куклы во дворце Трех Толстяков: «Негр вел себя самым ужасающим образом. Он схватил куклу, поднял ее на воздух и начал целовать в щеки и в нос, причем этот нос и щеки увертывались так энергично, что можно было сравнить целующего негра с человеком, который хочет укусить яблоко на нитке» [38, с. 89]. Сравнение схватывает не только динамику, но и комизм ситуации. Комизм неразлучен с манерой рассказчика, проявляясь в самых, казалось бы, неподходящих для его любимых героев положениях. Доктор Гаспар, оторванный от мира, погруженный в непрерывные научные исследования, покидает свою лабораторию и выходит на площадь, запруженную народом. Доктор подходит к вопросом к «к молодой женщине, державшей в руках толстую серую кошку» [38, с. 5]. Следует разговор доктора с женщиной, он узнает от нее об ошеломляющих событиях восстания против Трех Толстяков. Причем же тут «толстая кошка»? Но она оказывается совершенно необходимой художественной опорой картины и характера впечатлений от всего происходящего: «Грохнуло несколько очень далеких выстрелов. Женщина уронила толстую кошку. Кошка шлепнулась, как сырое тесто. Толпа заревела». [38, с. 6]
Сравнение комически переводит народное событие в кухонный масштаб. Шлепок сырого теста, ощущение, хорошо знакомое маленькому читателю на кухне, несоизмеримое с грохотом выстрелов, вносит юмор в очень серьезную ситуацию.
Тибул, ускользая от своих преследователей, переходит улицу, освещенную яркими фонарями, по тросу, на уровне крыши, рискуя попасть под пули офицера-гвардейца, и, достигнув фонаря, гасит его: «Сделалось страшно, темно и страшно тихо, как в сундуке» [38, с. 23]. И это сравнение, как бы пренебрегая опасностью, нависшей над любимым героем, вносит в ситуацию оттенок комизма, обращаясь к детскому опыту игры «в прятки», где роль сундука незаменима.
Веселый «игровой» тон повествования, характерный для олешинской сказки, — выражение ее оптимизма, уверенности в победоносном исходе борьбы народа за свои права. Комическое не прием, а сущность преодоления сил зле, отношения к трудностях, о которых говорится и в открытой публицистике от автора: «Суок узнала, кто такие Три Толстяка. Она знала, что Три Толстяка забрали все железо, весь уголь, весь хлеб, добытый руками бедного, голодного народа. Она хорошо помнила знатную старуху, которая натравила своих лакеев на маленькую Суок. Она знала, что все это маленькая компания: Три Толстяка, знатные старухи, франты, лавочники, гвардейцы — все те, кто посадил оружейника Просперо в железную клетку и охотился за ее другом, гимнастом Тибулом». [38, с. 99]
Юрий Олеша сделал сказку не с отчетливым представлением о цели, а потому, что попал в безвыходное положение: он был уверен, что такое неповторимое количество брызжущих соком метафор, какое скопилось у него, больше годится для сказочного, а не для психологического романа. Сказка получилась из-за стилистической неопытности автора и неумения владеть собой. Жанр романа был определен его стилистикой.
Яростная метафоричность произведения связана с одесской традицией, с отцветающим акмеизмом, с уверенностью в том, что настоящая литература это такая, в которой много метафор…
Вот как метафоры делают вещи сначала преувеличенными, а потом сказочными: «Дул сильный ветер. Летела пыль, вывески раскачивались и скрежетали, шляпы срывались с голов и катились под колеса прыгающих экипажей. В одном месте по причине ветра случилось совсем невероятное происшествие: продавец детских воздушных шаров был унесен шарами на воздух» [38, с. 25-26].
Метафора нарастает с такой непреодолимой силой, что начинает чудовищно преувеличивать. Преувеличение превращает обычные вещи в сказочные. Роман становится сказкой не по воле и намерению автора, а от того, что выпущено слишком много метафор и автор не может с ними справиться: «Рыжий секретарь удрал. Ваза с цветами, которую он опрокинул на ходу, летела за ним и рвалась на части, как бомба. Полный случился скандал. Толстяк выдернул перо и швырнул его вдогонку секретарю. Но разве при этакой толщине можно быть хорошим копьеметателем? Перо угодило в зад караульному гвардейцу. Но он, как ревностный служака, остался неподвижен. Перо продолжало торчать в неподходящем месте до тех пор, пока гвардеец не сменился с караула» [38, с. 104].
Метафоры делают мир гиперболизированным, сказочным, они нарушают границу правдоподобия. Но часто граница метафоры стирается, и тогда уже невозможно понять, где кончается метафора и где начинается сказка: «Все трое сопели так сильно, что на веранде раскрывалась и закрывалась дверь» [38, с. 41] или «Толстяки…ели больше всех. Один даже начал есть салфетку…Он оставил салфетку и тут же принялся жевать ухо Третьего Толстяка. Между прочим, оно имело вид вареника». [38, с. 33]
В этом романе размыта граница тропа и жанра — метафоры и сказки, — неотличимы фактуры человека и куклы, незаметен переход из действительности в фантастику. И поэтому кукла наделена человеческими свойствами, а люди наделены свойствами кукол.
Но старательнее, чем строит сказку, автор ее разрушает. Он делает это по двум причинам: потому, что ему не очень нужна сказка, и потому, что он видит, как настойчиво ищут замену сказки чем-то другим, более актуальным, например, бесхитростным рассказом о том, как можно сделать подъемный кран. В результате писатель получает новый жанр: разрушенную сказку. Разрушение сказки производится не только с помощью сообщения о том, что «время волшебников прошло», или еще хуже: что «по всей вероятности, их никогда не было», и не только с помощью слуги, увидевшего, как кукла лакомится пирожными. Сказка разрушается попыткой превратить ее в «серьезную литературу». Эта попытка осуществляется следующим образом: «…я иду в рабочие кварталы. Мы должны сделать подсчет наших сил. Меня ждут рабочие. Они узнали, что я жив и на свободе» [38, с. 94]. Такими словами можно разрушить не только сказку, но и крепостную стену.
Сказочная минимальность, умение сказки довольствоваться немногим, отсутствие необходимости делать вещи подробными и обстоятельно прописывать общий план неминуемо интегрирует индивидуальные особенности предметов. Предметы становятся просто носами, просто облаками. Они утрачивают видовые частные свойства. И поэтому пейзаж (портрет) в романе не плох, а условен и собран из деталей пейзажного (портретного) набора мировой литературы.
«Солнце стояло высоко над городом, — конструирует Юрий Олеша. — Синело чистое небо». Такой пейзаж не развивается и не вмешивается в судьбы людей. Он стоит, как театральная декорация, недвижно, красиво.
Отличие портрета от пейзажа в романе не только в том, что пейзаж монтируется из солнца, неба, рощ и прудов, а портрет — из носов, очков, каблуков, халата и ночных туфель. Портрет в романе традиционен, потому что он воспроизводит персонажей с традиционными характерами: рассеянный ученый-гуманист, любящий свой народ, сосредоточенный ученый-индивидуалист, не любящий свой народ, вождь восстания, пламенно служащий своему народу, интеллигент-перебежчик, мелкий буржуа, представитель горожан.
Вот как выглядит в сказочном мире рассеянный ученый-гуманист, любящий свой народ: «Доктор Гаспар был человек немолодой и поэтому боялся дождя и ветра. Выходя из дому, он обматывал шею толстым шарфом, надевал очки против пыли, брал трость, чтобы не споткнуться, и вообще, собирался на прогулку с большими предосторожностями…» [38, с. 4] Портрет проходит по роману, приветственно помахивая каблуком: «…потерял каблук!», «…теряя второй каблук», «…обломал оба каблука…». Это не плохие пейзажи и не плохие портреты. И оценивать их нужно не с точки зрения особенностей сказочного конструирования. Юрий Олеша не хотел сказку. Он хотел жанр.
Театральность Олеши таилась в его метафоричности. Обильная метафоричность Олеши полна красоты. Южное происхождение метафоричности Олеши окрасило роман морским, солнечным, итальянским цветом, цветом курортной акации, цветущих улиц и средиземноморских камней. В «Трех Толстяках» достойно представлены начала некоторых родов театрального искусства. Например, оперы: «Солдаты сидели на барабанах, курили трубки, играли в карты и зевали, глядя на звезды» [38, с. 57]. Или водевиля: «Тетушка Ганимед зажмурила глаза и села на пол. Вернее, не на пол, а на кошку. Кошка от ужаса запела…» [38, с. 51-52]. Или цирковое антре: «Клоун, который ничего не видел и не слышал, решил, что произошло самое ужасное, упал с того, на чем сидел, и остался без движения. Тибул поднял его за штаны» [38, с. 90].
Сказка Юрия Олеши повествует о властителях, которые не могут и думать, не могут позволить себе думать об истине. Они думают лишь о том, чтобы удержаться, чтобы их не спихнули другие Толстяки, чтобы не развалилось имение. И поэтому власть в этом государстве так катастрофична, всеобъемлюща, всепроницающа, так неустойчива и подвержена воздействию разнообразных случайностей. Писатель имеет в виду не самодержавие, а деспотизм. Деспоты — это те люди, которым позволяют быть деспотами.
Вождь народа, оружейник Просперо, подробно рассказывает, почему происходит революция. Он говорит: «…крестьяне, у которых вы отнимаете хлеб, добытый тяжелым трудом, поднимаются против помещиков…Рудокопы не хотят добывать уголь для того, чтобы вы завладели им…Матросы выбрасывают ваши грузы в море. Солдаты отказываются служить вам. Ученые…актеры переходят на сторону народа. Все, кто раньше работал на вас и получал за это гроши в то время, как вы жирели, все несчастные, обездоленные, голодные, исхудалые сироты, нищие — все идут войной против вас, против жирных, богатых, заменивших сердце камнем…» [38, с. 36-37]. Но для того, чтобы совершилась революция, для того, чтобы крестьяне поднялись против помещиков, рабочие начали ломать машины, солдаты отказались служить власти, нужно длительное накапливание страданий и социального опыта.
Это продолжается десятилетия, века. Быстро совершается подавление одних людей другими и медленно происходит накапливание социального опыта.